100 лучших картин всех времен
О нас
Репродукции
Фото на холсте
Мультипанели
Старинные карты
Гравюры
Вся Одесса
Постеры
Эзотерические картины
Акции
Иконы
Статьи
100 великих картин (Часть 1)
100 великих картин (Часть 2)
Старые фотографии
Янтры и их значение
Густав Климт
Иконостас. Храм с. Мирное
Эффект Брюллова
Врубель и Лермонтов
Пробуждение леса
Музеи online
Найдена картина Айвазовского
Поль Гоген в «Луне и гроше» С. Моэма
Самые дорогие картины мира
Крупнейшие кражи шедевров живописи
Украдена картина Дали
Фрески в интерьере
Вопрос-Ответ
Ссылки
Книга отзывов
Контакты
100 великих картин (Часть 1)
Великие полотна всегда являются зеркалом времени, в какую бы сложную аллегорическую форму ни облекал их художник. Не каждая картина понятна зрителю с первого взгляда, некоторые из них требуют пристального внимания, осмысления, определенной подготовки и знаний.
Мы хотим на нашем сайте не только рассказать о самых известных произведениях мировой живописи, но предоставить возможность каждому желающему заказать качественную репродукцию на натуральном холсте, понравившегося шедевра.
Яна ван Эйка (1390-1441) принято считать самым крупным нидерландским живописцем XV века, положившим начало реалистической традиции в алтарной живописи. Родом из небольшого нидерландского городка на реке Маас, он в 1422, будучи уже уважаемым мастером, поступил на службу к графу Иоанну Баварскому и вплоть до 1424 года участвовал в работах по украшению графского дворца в Гааге. В 1425 году Ван Эйк перебрался в Лилль, где стал придворным живописцем бургундского герцога Филиппа III Доброго. При дворе герцога, который высоко ценил художника, он не только писал картины, но и выполнял многие дипломатические поручения, неоднократно выезжая в Испанию и Португалию.
В 1431 году Ван Эйк переехал в Брюгге, где и прожил до конца своих дней, выполняя работы и как придворный живописец, и как художник города. Наибольшее количество дошедших до нас произведений было написано мастером в то время, когда он находился на службе у герцога Бургундского.
Одна из самых знаменитых работ Ван Эйка, Портрет четы Арнольфини, находится в коллекции Лондонской Национальной галереи. На картине, изображающей церемонию бракосочетания двух богатых молодых людей, художник нашел место для нескольких символов — например, для собачки, расположившейся у ног новобрачной, символа верности. В круглом зеркале, висящем на стене в глубине композиции, отражаются двое -очевидно, свидетели бракосочетания. В одном из них художник изобразил самого себя, о чем гласит надпись над зеркалом. Новобрачных художник исполнил в рост. Живописец любовно изображает вещи, окружающие молодоженов. Эти предметы много сообщают об образе жизни своих хозяев, подчеркивая их бюргерские добродетели — бережливость, скромность, любовь к порядку.
Описанное выше содержание картины — это только наиболее распространенная версия, но для некоторых исследователей притягательна другая: Это автопортрет художника. Еще в 1934 году известный австрийский искусствовед Эрвин Панофский предположил, что на картине изображено не бракосочетание, а помолвка. Кроме того, установлено , что у Джованни Арнольфини и его жены не было, а изображенная на картине женщина явно ждет прибавления семейства.А Маргарита ван Эйк (сестра художника) 30 июня 1434 года родила сына.
Так кто же все-таки герой картины? Или это,действительно, семейная сцена, а вовсе не закзной портрет? До сих пор вопрос остается открытым.
Ван Эйк вводит зрителя в частную жизнь людей, показывая красоту повседневного быта. Этим он открыл новые, реалистические возможности изобразительного искусства, до конца реализованные лишь в XVII веке, когда в Голландии было создано много подобных картин.
Это величайшее творение художника, как и его «Весна», триста с лишним лет находилось в глубоком забвении на тихой вилле Кастелло в окрестностях Флоренции. Картину заметили лишь в середине прошлого столетия, когда живописцы прерафаэлиты Миллес и Россетти заново открыли Боттичелли в качестве одного из редчайших талантов Италии XV столетия.
«Рождение Венеры» было написано для Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, кузена Лоренцо Великолепного и важнейшего покровителя Боттичелли. Флоренция, где почти все свою жизнь провел художник, управлялась могущественным семейством Медичи. Сюжет картины связан с культурой двора Лоренцо Медичи, проникнутой философией неоплатонизма. Это время стансов Полициано и сонетов Лоренцо Великолепного, время турниров и карнавальных шествий было временем расцвета Боттичелли.
В «Рождении» Сандро Боттичелли изобразил образ Афродиты Урании — небесной Венеры, дочери Урана, рожденной из моря без матери. На картине запечатлено не столько само рождение, сколько последовавший за тем момент, когда гонимая дыханием гениев воздуха, Венера достигает обетованного берега. Красоту обнаженной фигуры венчает нимфа Ора, являющаяся воплощением природы, она готова прикрыть ее плащом. Ора — одна из трех Гор, нимф времен года. Эта Гора, судя по покрывающим ее одежду цветам, покровительствует тому времени года, когда могущество Венеры достигает вершины. Возможно, на эту картину художника вдохновил один из гомеровских гимнов, в котором описывается, как Зефир, бог западного ветра, принес на остров Кипр Венеру, где ее приняли Горы.
По представлениям кружка Лоренцо Медичи Венера, богиня любви, является также богиней человечности. Именно она учит людей разуму, доблести, она — мать Гармонии, рожденная от союза материи и духа, природы и идеи, любви и души.
Самая знаменитая в мире картина, «Мона Лиза», творение Леонардо да Винчи, находится в Лувре.
«Мона Лиза» была создана между 1503 и 1506 годами и окончательно доработана в 1510 году. До сих пор остается неясным, кто именно позировал великому мастеру. Заказ на картину художник получил от Франчес‑ко дель Джокондо, флорентийского торговца шелками, и большинство историков и искусствоведов полагают, что на портрете запечатлена Лиза Герардини, жена Джокондо, заказавшего портрет в честь рождения их второго сына, появившегося на свет в декабре 1502 года. Тем не менее вот уже 500 лет не утихают споры о том, кто же действительно изображен на этой знаменитой картине.
Слово «Мона» скорее всего сокращенная форма от «монна» или «миа донна», то есть «миледи» или «мадам». По‑французски ее называют «La Joconde», а по‑итальянски — «La Gioconda» (веселая), однако это лишь игра слов, совпадение с фамилией той, которая послужила прообразом картины.
Портрет — превосходный образец излюбленной техники Леонарда, так называемого сфумато — «дымчатой светотени», нежного полусвета с мягкой гаммой тонов, которые словно слегка размазаны и плавно переходят один в другой. При этом Леонардо обозначает уголки рта и глаз с такой точностью и изяществом, что картина приобретает истинно фантастическое качество.
Некоторые исследователи утверждают, что картина — автопортрет самого Леонардо, который придал своему облику женские черты или даже черты гермафродита. И действительно, если у изображения Моны Лизы убрать волосы, получится странное бесполое лицо. Эту гипотезу подтвердила работа, проделанная независимыми исследователями — Лилиан Шварц из лаборатории «Белл лэбс» и Дигби Квести из лондонской клиники Модсли, подтвердивших гипотезу о том, что Леонардо мог в образе Моны Лизы изобразить себя. Исследователи сопоставили при помощи особых компьютерных программ «Мону Лизу» и автопортрет Леонардо, сделанный, когда тот был уже в почтенном возрасте. Результат получился поразительный. «Мона Лиза» оказалась едва ли не зеркальным отражением лица великого мастера. Почти все черты лица идеально совпадали, в том числе кончик носа, губы и глаза.
В 1911 году «Мону Лизу» украл из Лувра итальянец Винченцо Перуджа, работавший в музее столяром. Он просто вынес картину из галереи, спрятав ее под одеждой. Знаменитая картина отыскалась лишь в 1913 году, когда похититель попытался продать ее некоему коллекционеру. До этого шедевр Леонардо хранился в чемодане с двойным дном. Содеянное злоумышленник объяснил тем, что пожелал вернуть в Италию картину, вывезенную незаконно Наполеоном Бонапартом.
Из книги Роберта Камминга «Великие художники»:
«Широко известная как «Дрезденская Венера», эта картина была крайне оригинальной, не имеющей аналогов в искусстве классической античности. Работа демонстрирует интерес художника к новому идеалу красоты, где поэтичное настроение преобладает над рациональным содержанием.
Эта лежащая обнажённая стала одним из популярнейших образов европейской живописи. Джорджоне изображает фигуру спящей под деревом с закрытыми глазами, погружённой в сны и не подозревающей о том, что за ней наблюдают. Почти все позднейшие вариации на эту тему изображают её бодрствующей. В частности Мане в своей «Олимпии» изобразил «Венеру», предлагающую сексуальные услуги.
Мягкие оттенки и округлые формы Венеры говорят о влиянии Леонардо да Винчи, оно угадывается и в решении складок драпировок. «Дрезденская Венера» была написана в одно демятилетие в «Моной Лизой» — и обе сразу же породили множество копий и подражаний.
Искусно переданные светотени и блики на роскошной драпировке демонстрируют мастерское владение Джорджоне техникой масляной живописи.
Плавные контуры тела усиливают ощущение глубокого сна и как бы приглашают приласкать фигуру взглядом.
Эротический характер образа свидетельствует о том, что картина была заказана для личной спальни.
Рентгеновские снимки и записи реставраторов XIX века свидетельствуют, что изначально Джорджоне изобразил (или собирался изобразить) в правой части полотна фигуру Купидона.
По слухам Джорджоне не успел дописать картину при жизни, и принято считать, что заказ на завершение пейзажа был отдан Тициану. «Многослойный» ландшафт и голубые холмы на горизонте характерны для ранней манеры Тициана. Преждевременная смерть соперника способствовала восхождению звезды Тициана.»
Из книги «100 великих картин» Иониной Н.А.:
И. Босх оказался очень трудным художником, даже и сейчас нет установившейся точки зрения на трактовку сюжетов и отдельных образов его картин.
Для средневековых художников (как и для их зрителей) все предметы и явления имели символическое значение, каждый предмет получал свое символическое истолкование на основе текстов Библии. Так, например, исходя из фразы: «Слово Божие сильно, как лев», — льва считали символом всесильности христианской веры, потому фигуры львов украшают порталы многих романских соборов во Франции, а в Италии скульпторы XIII—XIV веков ставили львов у подножия церковных кафедр. Творчество Босха, может быть, еще и потому затруднено в наше время для непосредственного восприятия, что художник, помимо традиционных средневековых символов (всем известных), использовал и другую символику — менее изученную и трудно поддающуюся расшифровке.
Художественный язык Босха никогда не укладывался целиком и полностью в средневековые символические толкования. Художник часто употреблял определенные символы в значении, обратном общепринятому, а также изобретал новые символы. Может быть, потому его и называли «мрачным фантастом», «почетным профессором кошмаров», однако современные сюрреалисты видели в Босхе своего духовного отца и предтечу. Вот, например, одна из таких сцен. Любовная пара уединилась в прозрачном пузыре. Чуть выше молодой человек обнимает огромную сову, правее пузыря посередине бассейна, в воде, другой мужчина стоит на голове, широко расставив ноги, между которыми птицы свили гнездо. Неподалеку от него юноша, высунувшийся со своей возлюбленной из розового полого яблока, кормит чудовищной виноградной гроздью людей, стоящих по шею в воде. Это «Сад радостей земных» — одна из самых известных картин Иеронима Босха.
Свой триптих «Сад радостей земных», или «Сад наслаждений» (его часто называют самым «босховским» произведением), Иероним Босх создал в 1503 году, и в нем его своеобразное видение мира проявилось в полной мере. Название картине дано уже в современной литературе, а во второй половине XVI века, когда она попала в собственность короля Филиппа II, ее называли «Многообразие мира», в XVII веке у нее было название «Тщеславие и слава».
На левой стороне этого триптиха изображен Рай, на правой — Ад, а между ними помещался образ земного бытия Левая сторона «Сада наслаждений» изображает сцену «Сотворения Евы», а сам Рай блестит и переливается яркими, сверкающими красками. На фоне фантастического пейзажа Рая. заполненного разнообразными животными и растениями, мастер показывает пробуждающегося Адама Только что проснувшийся Адам приподнимается с земли и в изумлении смотрит на Еву, которую ему показывает Бог. Известный искусствовед Ш. де Тольнай отмечает, что удивленный взгляд, который Адам бросает на первую женщину, — это уже шаг на пути к греху. А Ева, извлеченная из ребра Адама, — это не просто женщина, а еще и орудие совращения. Противоречие между спокойным и безгрешным мужчиной и несущей в себе семена греха женщиной воспроизводится и в окружающей их природе. Выросшая на загадочной оранжевой скале чахлая пальма диагонально противоположна пальме цветущей. Несколько происшествий отбрасывают мрачную тень и на мирную жизнь животных: лев пожирает оленя, дикий вепрь преследует загадочного зверя. И над всем этим возвышается источник Жизни — гибрид растения и мраморной скалы, парящая готическая конструкция, установленная на темно-синих камнях небольшого острова. На самом верху ее — пока еще едва заметный полумесяц, но уже изнутри ее выглядывает, подобно червяку, сова — вестник несчастья.
Центральная часть триптиха — собственно «Сад радостей земных» — изображает грандиозный ландшафт, покрытый обнаженными фигурами мужчин и женщин С человеческими фигурами смешались звери неестественных пропорций, птицы, рыбы, бабочки, водоросли, огромные цветы и фрукты.В композиции «Сада радостей земных» выделяются три плана: на первом плане показаны «различные радости», второй занят кавалькадой многочисленных всадников, которые едут на разнообразных животных, третий (самый дальний) венчается голубым небом, где люди летают на крылатых рыбах и с помощью собственных крыльев Казалось бы, что на фоне такого пейзажа ничто не может быть целомудреннее любовных игр человеческих пар Но, подобно психоанализу (врач-психиатр Р. Хайкин предлагал даже провести психопатологический анализ творчества И. Босха), сонники того времени приоткрывают подлинное значение этих земных наслаждений: вишни, земляника, клубника и виноград, с такой радостью поедаемые людьми, символизируют греховную сексуальность, лишенную света божественной любви; лодка-яблоко, в которой уединяются любовники, формой напоминает женскую грудь; птицы становятся олицетворением похоти и разврата, рыба — символом беспокойного вожделения, раковина является женским началом.
В нижней части картины молодой человек обнял огромную земляничину. Смысл этого образа станет нам понятен, если мы вспомним, что в западноевропейском искусстве земляничина служила символом чистоты и девственности. Сцена с виноградной гроздью в бассейне — это причастие, а гигантский пеликан, подцепивший на длинный клюв вишню (символ чувственности) дразнит ею людей, сидящих в бутоне фантастического цветка Сам пеликан символизирует любовь к ближнему. Символам христианского искусства художник часто придает конкретно чувственное звучание, низводя их в материально-телесный план
Иероним Босх создает поражающий воображение мир эфемерных желаний и чувственных удовольствий: алоэ впивается в обнаженную плоть, коралл прочно захватывает тела, раковина захлопывается и превращает любовную пару в своих пленников. В башне Прелюбодеяния, которая поднимается из озера Похоти и желто-оранжевые стены которой сверкают подобно кристаллу, обманутые мужья спят среди рогов. Стеклянная сфера стального цвета, в которой предаются ласкам любовники, увенчана короной из полумесяца и розовым мрамором рогов. Сфера и стеклянный колокол, укрывающий трех грешников, иллюстрируют голландскую пословицу. «Счастье и стекло — как они недолговечны!». А еще они являются символами еретической природы греха и тех опасностей, которые он несет в мир
Правая створка триптиха — Ад — темная, мрачная, тревожная, с отдельными вспышками света, пронзающими ночную мглу,и с грешниками, которых мучают какими-то гигантскими музыкальными инструментами. В центре Ада находится огромная фигура сатаны, это своего Рода «гид» по Аду — главный «рассказчик» с мертвенно-бледным лицом и иронической улыбкой на тонких губах. Его ноги — это полые стволы деревьев, и опираются они на два судна. Тело сатаны — это вскрытая яичная скорлупа, на полях его шляпы демоны и ведьмы то ли гуляют, то ли танцуют с грешными душами. Или водят вокруг огромной волынки (символ мужского начала) людей, повинных в противоестественном грехе.Вокруг властителя Ада происходит наказание грехов: одного грешника распяли, пронзив его струнами арфы; рядом с ним краснотелый демон проводит спевку адского оркестра по нотам,написанным на ягодицах другого грешника. В высоком кресле сидит демон, карающий обжор и чревоугодников. Ноги свои он засунул в пивные кувшины, а на его птичью голову надет котелок. И наказывает он грешников, пожирая их.
Створка Ада представляет собой третью стадию грехопадения, когда сама земля превратилась в ад. Предметы, ранее служившие греху, теперь превратились в орудия наказания. Эти химеры нечистой совести обладают всеми специфическими значениями сексуальных символов сновидений. Заяц (на картине он превосходит своим размером человека) в христианстве был символом бессмертия души. У Босха он играет на рожке и опускает грешника головой вниз в адский костер. Гигантские уши служат предзнаменованием несчастья. Огромный ключ, прикрепленный к древку монахом, выдает стремление последнего к браку, запрещенному для представителей духовенства. Внутри монстра находится таверна, над которой развевается знамя -— все та же волынка. В некотором отдалении сидит в состоянии меланхолии человек, склонившийся над хаосом. Если в нем увидеть черты самого Иеронима Босха, то вся картина может предстать перед зрителем в ином свете: художник сам выдумал этот кошмар, все эти агонии и муки совершаются в его душе. На этом настаивают некоторые историки искусства, например упоминавшийся уже Ш. де Тольнай. Однако Босх был глубоко религиозным человеком, и о том, чтобы поместить себя в Аду, он и помыслить не мог. Скорее всего художника следует искать среди тех образов, которые несут на его картинах Свет и Добро, недаром он принадлежал к Братству Богородицы.
Нашим современникам действия персонажей «Сада наслаждений» во многом непонятны, но для современников Босха (как уже указывалось выше) они были наполнены глубоким символическим смыслом. Его картины (в том числе и «Сад радостей земных») часто устрашают зрителя противоестественной совместимостью в одном персонаже человеческого и звериного, живого и мертвого, и одновременно они могут забавлять. Его персонажи похожи на кошмарные образы Апокалипсиса и в то же время — на веселых чертей карнавала. Однако при всем множестве толкований смысла «Сада радостей земных» ни одно из них не может
полностью охватить все образы картины.
Этот алтарный образ — последняя из крупных работ Рафаэля, посвященных его излюбленной теме. Еще в ранний период творчества он обращался к образу Мадонны с младенцем, каждый раз отыскивая новый подход. Преобладающий характер гения Рафаэля выражался в стремлении к божеству, к преобразованию земного, человеческого в вечное, божественное.
Кажется, что занавес только что раздвинулся и взорам верующих открылось небесное видение — ступающая по облаку Дева Мария с младенцем Иисусом на руках. Мадонна держит доверчиво приникшего к ней Иисуса по-матерински заботливо и бережно. Гений Рафаэля словно заключил божественного младенца в магический круг, образуемый левой рукой Мадонны, ее ниспадающим покрывалом и правой рукой Иисуса. Взгляд ее, направленный сквозь зрителя, полон тревожного предвидения трагической судьбы сына. Лицо Мадонны — воплощение античного идеала красоты в соединении с духовностью христианского идеала.
Папа Сикст II, принявший мученическую смерть в 258 г. н.э. и причисленный к лику святых, просит Марию о заступничестве за всех, кто молится ей перед алтарем. Поза Святой Варвары, ее лицо и потупленный взор выражают покорность и благоговение. В глубине картины, на заднем плане, едва различимые в золотой дымке, смутно угадываются лица ангелов, усиливая общую возвышенную атмосферу. Взгляды и жесты двух ангелов на переднем плане обращены к Мадонне. Присутствие этих крылатых мальчиков, больше напоминающих мифологических амуров, придает полотну особую теплоту и человечность.
«Сикстинская Мадонна» была заказана Рафаэлю в 1512 году как алтарный образ для капеллы монастыря Святого Сикста в Пьяченце. Папа Юлий II, в ту пору еще кардинал, собирал средства для строительства часовни, где хранились мощи Святого Сикста и Святой Варвары.
В России, особенно в первой половине XIX века, «Сикстинская Мадонна» Рафаэля очень почиталась, ей посвящены восторженные строки таких разных писателей и критиков, как В. А. Жуковский, В. Г. Белинский, Н. П. Огарев. Белинский писал из Дрездена В. П. Боткину, делясь с ним своими впечатлениями о «Сикстинской Мадонне»: «Что за благородство, что за грация кисти! Нельзя наглядеться! Я невольно вспомнил Пушкина: то же благородство, та же грация выражения, при той же строгости очертаний! Недаром Пушкин так любил Рафаэля: он родня ему по натуре». Два великих русских писателя, Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, имели репродукции «Сикстинской Мадонны» в своих рабочих кабинетах. Жена Ф. М. Достоевского в своем дневнике записала: «Федор Михайлович выше всего в живописи ставил произведения Рафаэля и высшим его произведением признавал «Сикстинскую Мадонну».
Карло Маратти так выразил свое удивление перед Рафаэлем: «Если бы мне показали картину Рафаэля и я не знал бы ничего о нем самом, если бы мне при этом сказали, что это создание ангела, я бы этому поверил».
Великий ум Гете не только оценил Рафаэля, но и нашел меткое выражение для своей оценки: «Он творил всегда то, что другие только мечтали создать».
Это верно, потому что Рафаэль воплотил в своих произведениях не только стремление к идеалу, но самый идеал, доступный смертному.
Из книги «100 великих картин» Иониной Н.А.:
Аугсбург, где в то время собрался весь испанский двор и многие немецкие князья. В Аугсбурге Тициан написал огромный конный портрет Карла V в утро перед битвой, в которой монарх одержал одну из своих самых блистательных побед. Современников Тициана этот портрет поразил своей неожиданностью: странно было видеть императора — тонкого кабинетного дипломата и меланхолика — в образе рыцаря и героя с копьем в руке, с поднятым забралом, одиноко скачущего среди полей. Но такова была воля монарха.
В сражении при Мюльберге этот фанатик католичества как будто был движим каким-то экстазом: он не руководил битвой издали, сидя в носилках под защитой укреплений. Он понессявпереди своих войск на приступ и даже перешел опасный брод Эльбы, увлекая за собой своих полковников. Этот памятный день и единственный героический поступок императора и должен был увековечить Тициан. На портрете изображен не угрюмый, молчаливый и больной Карл V, как о нем говорится в повествованиях современников. Это и не Карл, которого изобразил тот же Тициан на портрете, находящемся теперь в Мюнхенской пинакотеке. Это не жалкая развалина, не хитроумный лукавец, не печальный «властелин вселенной», не сын безумной Иоанны и роскошного Филиппа. Это внук «последнего рыцаря» — Максимилиана, и потому Тициан изобразил на портрете отдельную вспышку, а не целый психологический характер.
Это было поразительное и наиболее смелое из всех произведений Тициана. В красноватом тумане весеннего утра, один на обширной равнине, простирающейся до холмов Эльбы, император, закованный в чеканную и золоченую сталь, с поднятым завалом над бледным и решительным лицом, галопом выезжает из леса с обращенным вперед копьем. Как эффектно и величе^венно выглядит всадник! Но как страшно одинок он в этом поле. И куда устремился он на красиво гарцующем коне. Повелевающий народами, огнем и мечом карающий непокорных, обрушивающий на врагов армады войск, человек, даже ленивый жест которого мог возвысить или уничтожить, — усталый и одинокий изображен он на портрете.
Зритель смотрит на его такое характерное, волевое лицо с резко выдающимся подбородком, и вдруг ясно различает во взгляде императора рассеянную грусть, какую-то внутреннюю усталость,которые передаются всей его фигуре и чудятся даже в размеренном беге коня. Его облик производит впечатление злого духа, и видение это захватывает врасплох и пугает. Даже краски портрета заключают в себе что-то зловещее, воинственное. В лице Карла V видится что-то страшное, «привиденческое»: один в поле, один в мире, один с надломленной душой. Таким понял и таким изобразил Тициан императора. Возможно, тот и -сам еще не сознавал своей великой усталости, и художник показал ему его собственную душу — без прикрас.
Тициан в этом портрете не дал развернуться своей страстности, своему размаху торжественности, а сковал себя в границах требований заказчика, отнесясь к задаче с редким для себя холодом. Может быть, поэтому некоторые исследователи отмечают и в портрете, и в позе императора некоторую ненатуральность, как на манекенах в арсенале старого оружия. Но психологическое проникновение Тициана достигло в этом портрете своего наивысшего предела. По уверенности художественных приемов этот портрет поразителен, по выражению характера и духа эпохи — ничто не может сравниться с ним. Кажется, что сама Клио — муза Истории — водила в те дни рукой художника.
Персей – в греческой мифологии сын Данаи, понесшей от Юпитера, когда тот превратил себя в поток золотого дождя. Его героические деяния включали обезглавливание медузы, одной из змеиволосых Горгон, и спасение прекрасной Андромеды от морского монстра. последняя тема – часто встречающееся неродное предание. Персей изображается либо как типичный герой классической античности, либо в образе воина в доспехах. Он держит закругленный меч – дар Меркурия – и блестящий щит, врученный ему Минервой, его защитницей.
Овидий в «Метаморфозах» рассказывает о том, как Андромеда, дочь эфиопского царя, была прикована к скале на берегу в качестве жертвы, приносимой морскому чудовищу. Персей, пролетая в небе, влюбился в нее с первого взгляда. Он устремился вниз как раз вовремя, убил монстра и освободил Андромеду. Картину “Персей и Андромеда” Рубенс создал в ту пору, когда его творчество было особенно эмоционально и жизнерадостно. По совершенству живописи и высокому мастерству исполнения это произведение является одним из шедевров художника. И здесь для Рубенса остается главным то, для чего рожден человек: борьба, победа и любовь.
Рубенса занимал не сам подвиг Персея, не борьба и сопротивление, а ликование по поводу уже свершившейся победы, когда радостные крики раздались с берега и все славили могучего героя. В этой картине Персей выступает как триумфатор, крылатая богиня Виктория (Слава) с пальмовой ветвью и лавровым венком в руках венчает победителя. Апофеоз Персея становится торжеством жизни, уже ничем не омрачаемой, прекрасной и радостной. И эту художественную задачу Рубенс разрешает с такой полнотой, с такой захватывающей силой, какая до сих пор у него почти не встречалась. Напряженная внутренняя динамика каждой линии, каждой формы, их нарастающий ритм достигают здесь исключительной выразительности. Непреодолимая сила, ворвавшаяся, подобно вихрю, откуда-то извне, дает всей композиции и клубящимся, как в водовороте, движениям единое направление.
Рассмотрим картину. Композиционно она разбивается на Христа в центре и четыре группы апостолов по три в каждой. Все перспективные линии сходятся над головой Христа. Самая высокая фигура – Христос, поскольку он, сидящий, почти вровень со стоящими персонажами; самая низкая – апостол (!) Иуда. Он в ряду со всеми, но дан в резком повороте влево.
У Христа обе кисти на столе. Протянутая к нам левая рука ладонью вверх, пальцами касается стола, но ладонь приподнята: с нее к нам как бы скатываются слова Христа. В то же время эта ладонь готова принять наши слова. Из запястья бьет вверх и в стакан неправдоподобно широкая – в полтора пальца шириной – струя крови. Правая кисть с широко разведенными напряженными полусогнутыми пальцами в очень энергичном движении двигает к нам… воздух: под пальцами ничего нет!
Кровь хлещет струей, но Христос сидит хотя и печальный, но спокойный. Поразительно, что окружающие (кроме Иакова) не обращают на это внимание: никто не торопится перевязать руку. Все что-то возбужденно обсуждают. Приведем известное место из Библии по Матфею гл. 26.
«и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Они весьма опечалились и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи? Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня; впрочем, Сын Человеческий идет, как написано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться. При сем и Иуда, предающий его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал. И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов».
Слова: «Они весьма опечалились и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи» не соответствуют бурной реакции апостолов на картине. Вкушающие хлеб, в котором благословение Христа, вкушают как бы его тело: качества Учителя становятся их качествами. Когда ученики пьют кровь-вино, то они постигают суть нового завета, ибо кровь согласно верованиям древних была материальным носителем души. Правая рука Христа резким движением посылает вперед новый завет, заповеди которого провозгласила левая рука и кровь ее. Принимаете ли вы их, способны ли провести в жизнь, спрашивает он апостолов, потому что один из вас не только не согласен со мной, но предаст меня. Об этом же говорит и поза Христа: голова и руки образуют широкий треугольник, по сторонам которого направо и налево скатятся его слова, ударят по апостолам и отбросят их в стороны: одни возмущены, – этого не может быть! А другие готовы покарать предателя. Левая ладонь Учителя принимает ответ учеников. То, что Христос увидел и услышал, ввергнет его в печаль, ибо он увидит слабость их. Он опускает голову, признавая правоту ответившего на его вызов. Ответ дан Иудой.
Иуда.
Левая рука и плечо повторяют откинувшегося Иоанна, но вместе с правыми плечом и рукой, надежно упершимися в стол, образуют низкий устойчивый треугольник. Иуда невысок ростом, кряжист, грубого – почти уродливого – сложения. Черная грива волос, коричневатая борода. Открытая могучая шея, утопленные под нависший лоб глаза, искривленный, длинный – до нижней губы – орлиный нос. Решительно выдвинутые вперед нижняя губа, подбородок и остроконечная бородка, резкие складки щек. Облик Иуды дан в резком контрасте с благостным светлым Петром справа от него. Но главное в Иуде – руки. Это они ответили Учителю. В правой руке у него не кошель, и не тридцать сребреников, а увесистый мешочек с деньгами, стоящий на столе. Левая рука Иуды в точности повторяет жест левой руки главного персонажа: точно так же лежит на столе, так же напряженно полусогнуты пальцы и такое же энергичное движение вперед по линии, ведущей к правой кисти Христа. В них – ответ Иуды. Деньги, говорит апостол Иуда – вот власть, сила, честь и достоинство. И жизнь. Только их обладатель имеет право учить людей. Жертва твоя не принесет спасения никому. Люди грешили и будут грешить, поскольку грех – не беда, а беда нищета, бедность, зависимость. Ты призываешь поставить духовные ценности превыше материальных. Чтобы иметь жизнь вечную – поделиться имуществом с неимущими; принять основными заповедями – любить Бога, любить ближнего, как самого себя. Какое нам дело до вечной жизни? Нет, люби себя и свое благополучие, умножай свое богатство! Только имущество и деньги обеспечат тебе достойную жизнь, уверенность и уважение окружающих, свободу. Посмотри на людей за моей спиной в трапезной, их толстые подушки брюх, пухлые щеки и лоснящиеся губы, от чьего имени я говорю, посмотри на людей за стенами монастыря, и ты убедишься в правоте моих слов. Обрати взгляд на своих беспомощных учеников, горстку наивных людей. Разве в их телах сила, а в головах истина?
Как художник подкрепляет сказанное? Сидящий Христос выше всех, перспективные линии сходятся над его головой, он сидит на светлом фоне открытой двери, за которой открытое пространство. Художник подчеркивает и разделяет его высокие духовные принципы, но убежден, они не найдут поддержки, они наивны, безжизненны, и их ждет такая же гибель, как близкая смерть самого Учителя (глаза Христа находятся на уровне горизонта и скоро он сам и его учение погибнет). Иуда вещает с духовного низа, но эта низкая, земная правота на его стороне.
Роберт Уоллэйс в книге Мир Леонардо, М., 1997 пишет: «Из двух проблем, с которыми веками сталкивались авторы «Тайной вечери», проблему выделения Иуды Леонардо решил с наибольшей легкостью. Он поместил Иуду с той же стороны стола, что и всех остальных, однако психологически отделил его от других одиночеством, которое гораздо белее сокрушительно, чем просто физическое отстранение. Мрачный и сосредоточенный, Иуда отпрянул от Христа. На нем как бы вековая печать вины и одиночества».
Иуда сидит со всеми, как апостол в ряду апостолов. Одинок Христос, оттого и печален, но кто наименее одинок, так это Иуда. Отсюда и его уверенная сила. И вины его нет, потому что разговор в картине идет не о предательстве, а о спасении души людей, менее всего озабоченные этим.
Рассмотрим апостолов, хотя после сказанного они уже ничего не решают.
12 11 10 9 8 7 Христос 1 2 3 4 5 6
Варфоломей Иоанн Фома Филипп Матфей
Петр Иаков Симеон
Иуда
1.Фома в проеме двери на светлом фоне. Правая кисть сжата, указательный палец вверх: «Бог не допустит такого преступления».
2. Иаков с ужасом смотрит на бьющую из запястья кровь нового завета. Широко раскинутые руки и ладони сдерживают слова Христа и пытаются защитить стоящих за ним.
3. Филипп прижимает пальцы к груди и в лице мольба: «Верь мне, с моей стороны это невозможно».
4. Обе руки принимают слова Христа и взглядом спрашивает у 6-го: «Разве возможно то, что он говорит».
5. Симеон правой ладонью принимает слова Христа и вопрошает 6-го.
6.Матфей, обе ладони направлены на Христа, – он возвращает его слова назад: «Это невозможно!»
7. Иоанн. Пальцы сцеплены и лежат на столе, являя муку, слабость. Резко качнулся влево, глаза прикрыты. Голова бессильно лежит на плече.
8. Петр. Левая рука принимает слова Христа и успокаивает 7-го. В правой руке нож – он готов убить предателя.
9. Иуда: устойчивая низкая сила, убежденность в своей правоте, решительность, энергия.
10. Поднятые ладони на уровне груди: «Кто же предатель?» Взгляд скосил на нож.
11. Правая рука на плече 10-го: он согласен с ним. Она принимает слова Христа.
12. Варфоломей решительно встал и готов действовать.
В целом правая группа апостолов не допускает предательства; левая – допускает такую возможность и полна решимости покарать предателя.
В том, как сильно качнулся влево Иоанн, освободив полностью окно – свет истины Христа, а Фома, находясь в окне на уровне Христа, но надеется не на себя, а на Бога; как отбросило вправо 2-го апостола, как смешались, растерялись, мелко засуетились остальные ученики выдают мысль Леонардо да Винчи, что идеи жертвенности и спасения, заповеди нового завета Христа апостолами – этими слабыми людьми – проведены не будут и жертва его напрасна. В этом причина уныния Христа. Притом, что сам художник отдает дань высокому устремлению и жертве земного Бога.